Edward John Poynter (1836-1919). The Fortune Teller, 1877
П
ифий кара — ядовитые уста, украшение дельфийского трипода,
От Пифона гарь, и неспроста входит царь под храмовые своды,
Где играют тени и костра
Плавят языки остов породы.

Хмарь и яды источает змей — пифий правда от остовов мира,
Царь пал ниц у храмовых дверей, слышит песнь, что рождает лира.
В песне той, как в шорохе ветвей,
Дремлют голоса иного мира.

У источника Касталии приют лире той и гимнам безутешным,
Что устами муз любовь поют, даровав свой свет поэтам грешным,
Что, как дети, под луной живут,
Но питаемы источником нездешним.

Здесь оракула холодные уста изрекают горьким перекатом,
Внемлет царь, а на глазах — роса, что когда-то ждёт его расплата,
В коей воля Бога, как гроза,
В душах отворяет пламень ада.

Он — владыка, но земной предел установлен всякому творенью,
Каждому — дорога, но удел всех — когда-то обратиться тенью.
Кто-то спел, а кто-то не успел,
Отдаваясь тленью и горенью.

Я к источнику Касталии прильну, утоляя жажду откровенно,
То, что суждено, как есть приму, музыкой утешившись смиренно.
В этой музыке я искуплю вину
И к Орфею устремлюсь степенно.

Пусть цари страшатся! Что мне пифий кара, коль свирель сатира
Создала меня, и в тишине музой мне — моя святая лира?!
Не гореть мне в царственном огне,
А парить мне в облаках эфира.