Евгений Язов
(вдохновлён «Слезами» Д. Доуленда)
И

сточник влаги холодит уста
Бутона свежего, что внимет сиротливо
Его прохладе!.. Отвернувшись от куста,
Родившего его, и, покраснев стыдливо,
Канцон лобзает гладь, он всем на диво
Цветёт пышнее прочих… ибо слёз роса
Его ланиты омывает так красиво!

 

Страданье от любви родит его
Печали, радости, все сласти в поцелуях
Ручья холодного! В сём хладе как вино
Хмель буйных лоз, хвои печаль на туях,
Разросшихся поодаль – в их тени темно,
А здесь, в потоке, свет всегда танцует!

 

И вот бутон, красы свои познав,
Со страстью устремился к свету солнца,
Утратил гордость он, и к холоду припав,
Что солнце отразил лишь, как в колодце
В нём дремлет лёд! Бутон, то не познав,
Что отражает лишь вода, покуда льётся
Её поток ручьём – хитёр, лукав!

 

Водой холодной омывает в свете,
Что отражает лишь, и в глубине взрастёт,
Во льду безликом, лишь в мечтах о лете,
Любовь бездонная! О том в ручье споёт
Поток-игрец и, пробуждаясь на рассвете,
Бутон омоет лаской!.. С сим он принесёт,
«Слёзы» маэстро, вдохновив поэта!

Генрих Ипполитович Семирадский (1843-1902). Талисман, 1884
Я

скользну на уста твои слогом последнего барда,
На ладонях катренов усну, словно роза, в руке
Той единственной музы, что спит одна за оградой
В цитадели Амура – в садах на янтарной реке.

 

Приласкаю волшебную рифму изгибом мелодий,
Порождённых из недр твоих бездонных очей,
За рекой моих слёз, что пролиты в бездну угодий
Твоей красоты, в объятьях бессонных ночей.

 

Исцелив свою душу, возможно, туманом я стану,
Что скрывает озёрные воды – горный хрусталь;
Поспешу за ручьями, коснусь твоих песен устами,
И омою души твоей вечность, и смою печаль.

 

Я спою тебе сладость, росой замерев на ланитах,
Тонкой вязью в изяществе в переборе канцон;
Соберу в чаши нежности то, что когда-то разлито
Было над миром! А может быть, это лишь сон?

 

Отторгая печали все – в том есть незримая правда, –
Грешной юностью ты, себя расплескав, зацветёшь,
Ты сорвешься с вершины страсти милой каскадом,
Поселишься в сердце и вновь любовь пропоёшь!

John William Waterhouse (1849-1917). Ophelia, 1889
Я

лютневой песней омою ланиты слезами,
Коснусь меланхолии струн и в изгиб тростника
Ваш милый образ вплету, и согрею словами
Дыхание слога в том месте, где зреет строка.

 

Я, горечь вкушая из чаши любви окаянной,
Лишь памятью полон, прикрою устало глаза,
Душа побредет по тропе баллад моих тайно
Туда, где в тумане изящная зреет лоза.

 

Вас в песнях найду и уста ваши ими омою,
Заплачу навзрыд, как плакать умеет дитя,
Затихну у ног ваших после - сражён красотою, -
Канцоной укрою вас нежной скорбя и любя.

 

Смыкаясь с дыханием лёгким паваны беспечной,
Зефиром хмельным расчешу волос ваших шёлк,
И сложится одой бессмертной – мелодией вечной,
Ваш образ волшебный на перекрёстке дорог.

 

Всё ж, всякая песня имеет исход, но над миром
Летит её отзвук слезами далёких дождей.
И лютня умолкла, и вновь я бреду в мире сиром
Туда, где, быть может, вы станете музой моей.

Sir Francis Bernard Dicksee (1853-1928). Дуэт
С

ладчайший сок любви устами строф
Вкушаем из сосуда хрупкой лиры -
Гармоний полон; снова из потира
Сласть проливается к престолам снов
И в грёзах лёгких, жаждущим сатиром,
Лобзает нимф в тени беспечных слов!

 

О сладострастные наяды, что в долах
Поют любовь, ах, жажду утоляют,
Росой на травах при луне играют,
Взалкав пиита… и в его невинных снах
Фривольно дифирамбом соблазняют,
Качают строки, как младенцев, на руках!

 

Где музыка восторгом в строфах вновь
Сомкнётся, зазвучит опять ручьями,
И песней авлоса возвысится, очами
Девицы юной, непорочной. Буйно кровь
Сейчас же вспенится и пряными речами
Войдёт в чертоги, где Амур поёт любовь! 

 

Нежнейший шёлк любви неразделённой
Укроет сердце, что не ведало доднесь
Забот о тех страстях, что в песнях есть,
В них всяк певец в страданьях обречённо
Вьёт строк ажурный свод и сласти взвесь
Вдыхает полной грудью в бездне сонной!

 

Ах донна нежная, так вторя тем певцам,
Страдаю я в неразделённых чувствах,
Из них черпая сладость, и в искусстве
Катреном дурно-пряным – брат слепцам,
Что день за днём и ночи в вечной грусти
Служат влюблённости – радетели слезам!

Lawrence Alma-Tadema (1836-1912). Sappho and Alcaeus, 1881
Л

юбви искус: ах, девы взгляд пьянит,
Улыбка нежности - души оцепененье;
О, трепет чувств, о сладкое волненье, -
Но лишь строфой лобзаю сласть ланит.

 

Ах, не дозволено мне с вами быть на ты,
Держать вас за руку, страдать и тихо, в муке,
Бежать канцоной в свет, страшась в разлуке,
Лишь в грёзах воплощать свои мечты.

 

Но строки стерпят слёзы, вновь простят
В молитвах жарких, извергаясь в страсти,
Строка ажурная отторгнет вдруг напасти,
Как вы отторгли, чуть потупив взгляд. 

 

Я не ропщу о том, лишь кровь вином
Прольётся из груди в строфах канцоны,
Услышит свет сей – трубадур со стоном
Повергнут наземь, как объятый сном. 

 

И бледным рыцарем отныне суждено
Скитаться мне. Тернистой болью мучим,
Взойти на холм страданий и над кручей
Познать одно - что кровь не есть вино.

Francesco Ballesio (1860-1923). Odalisque
(на манер шотландских баллад)
С

лезой солёною ланиты
Омылись, как от струй дождя,
Луна, застывшая в зените,
Прознала, в чём печаль моя.

 

Болезнь душою овладела,
Терзает сердце, словно гриф,
В реке речей побагровела
Строфа моя – незримый глиф.  

 

Остыло сердце юной донны,
Отторгнув страсть пажа канцон,
И хлад в очах её бездонных,
Что так прекрасны, словно сон.

 

Но безразличия надменность
В устах её – где ж сладость в них?
Я обещал беречь им верность,
Мне нет уж места средь живых.

 

Душа склонялась в реверансе,
Взрастив болезнь любви во всём,
Но ныне раной в жарком стансе
Прольётся лишь в сердце моём.

 

Поэт споткнулся неуклюже
Вновь на тропе любви своей,
Снова он ветреной не нужен
Деве, чьей смех жизни живей.

 

И что же, будет ли досужим
Страдать поэту вновь и вновь?
Коль он опять, увы, не нужен,
На кой ему тогда любовь?!   

 

Слезой солёною ланиты
Омылись, как от струй дождя…
Не состоять пажом при свите,
И в том, поверь, свободен я!

И

скатель грёз, гуляка ветер,
Свил бязь неведомых дорог,
Вложил он песнь в уста поэта
И этой песней занемог;
Терзаясь, заплетаясь в слог,
Лился он, солнцем на рассвете
Пронзил хлябь неба, искры эти
Вонзил в бушующий поток.

 

Разгладил струны юной песни,
Зарей занявшись, вдаль спешил,
Скользнув по струнам; ему тесно
Вдруг показалось, он решил
Ворваться в грудь и тем лишил
Девицу сна, распевом лестным
Красам её!.. В катрен чудесный
Он образ дивный заключил.

 

И сердце юно, страстью дышит,
Огнём горит – в пожар, в сей миг
Бежит болезнь души, не слышит
Слов, что твердит архистратиг,
К престолам трезвости воздвиг
Тропу стальную, над ней дышит
Покой и разум в верных виршах,
Но наш поэт любовь постиг.

 

Холодность разума со страстью
Сошлись над бездной, на мосту
Натуры грешной (что за счастье
Вкусить лишь сласть и красоту?).
Всё ж сирость клирика – тоску –
Отторгнет, словно в сём ненастье,
Греха причастник жаден к сласти,
Вкусит лобзанье, как росу.

 

Вопьётся, как пчела, что розы
Нектар вкушает, сладость пьёт,
Так и пиит, что внимет грёзам,
С ветрами песнь любви поёт
Той деве, что без сна всё ждёт,
Когда взрастут хмельные лозы,
И вновь услышит, будто грозы,
Как милый друг её зовёт!

Georges Antoine Rochegrosse (1859-1938). Dancers and musicians in the atrium
Т

воя любовь невидима, но всё же -
В тени ресниц едва приметный свет; 
Украдкой нежностью затих и, может, 
Надежда будет на уклончивый ответ. 

 

Любовь укрылась кроткою улыбкой, 
В изгибе жеста и во вздохе том, 
Который прячет нежность в неге зыбкой, 
В межмирии - то в грешном, то в святом. 

 

Взирает вечность ясными глазами, 
Хоть смех и выдаёт беспечность лет, 
И сколь бы рыцарь ни мечтал ночами, 
На его вздох всегда один ответ!..

Luigi Cavalieri, XIX century, Inspiration of Love.
В

есёлой лаской, поцелуем песни
Меня стремится разбудить весна
В тот час, когда земля от сна
Чуть теплая и в сердце тесно
От чувств, которые родит она.

 

Улыбкой нимфы, как цветущим садом,
Что душу наполняет светом, страсть –
Амура юного в природе власть –
Всё заключает в негу нежным ладом
Напевов свежих! Не даёт пропасть!

 

Плодами уст – красою дев игривых,
Которые так хочется вкусить
И в жажде неуёмной вновь просить
Так хочется опять и вновь строптивых,
Как вина сладкие, из чаш любви испить!

 

В эстампе солнца пастораль взыскуя,
Объяв изящный Персефоны стан,
Зефир, как будто важный капеллан,
Нахмурился, её опять ревнуя,
К Аиду… хоть любовник сам!

 

Покои сада – праздности чертоги,
Где звук канцон пернатых льётся в мир
И солнечным лучом скользит Зефир,
Ручьем сладчайшим омывая ноги
Весны желанной, что поёт сатир!

 

Открыл глаза пиит, от грёз восставши,
И, памятуя о садах весны,
Он вновь печален, ибо только сны
Его питают, музами представши,
И вскармливают каплями росы!

Jan Boeckhorst (1604-1668). Mercury beholds Herse, 1650-1655